— О дорогая! О милая моя глупышка! Это настоящая революция! Для слабости просто нет места! — Он посмеялся над самой этой мыслью, а затем подошел к столу и поднял свое пресс-папье.
На миг Джулию посетила сумасшедшая мысль, что он собирается ей угрожать. Но Уинстон, прижав стеклянный шар к груди, произнес:
— Подумать только!.. В конечном счете все это реально! Ты будешь смеяться, но мне ни капельки не страшно. Я всегда знал, что должен умереть, а теперь это уже как будто произошло. Я покойник! А покойника не напугаешь!
15
Вновь эта мягко освещенная квартира с толстым ковром и запахом весны. Вновь у дверей лифта стоял тот же загадочный слуга, Мартин; вновь он сопровождал ее с беспристрастностью механизма. Идеальная чистота вновь послужила ей укором, а способность ковра поглощать звук шагов нервировала, как прежде. Но глаз выхватил и новые детали: висящий на стене кожаный поводок — явно собачий; карликовое деревце в горшке; сельский пейзаж с изображением сверкающего ручья и низкорослого жеребца под раскидистым дубом. И опять возникло такое ощущение, будто она узнала то место, где должна была бы жить, причем настоящей, полнокровной жизнью, рядом с людьми, которые с нею на одной волне. Эта мысль отсылала к О’Брайену и к тому замиранию сердца, что наступало в его присутствии.
Но сейчас рядом был Уинстон. Он настороженно озирался, и, похоже, Мартин вызывал у него чуть ли не отвращение. Но при виде О’Брайена он переменился в лице. Взгляд смягчился и стал вопрошающим, губы слегка приоткрылись. Было видно, что он готов отдать себя на суд этого человека, какую бы участь тот ему ни уготовил. В этом, если угодно, просвечивала любовь, реальность любви. Джулия впервые отчетливо поняла, что ее-то он никогда не любил, — и успокоилась.
От Уикса она получила только два указания. Во-первых, ей надлежало изобразить удивление, когда будет выключен телекран. А во-вторых, когда О’Брайен спросит у обоих, готовы ли они разлучиться, Джулия должна со всей пылкостью ответить: «Нет».
— И ничего больше, — добавил Уикс. — Заруби себе на носу.
— Одно-единственное слово? А Смит не сочтет это странным?
— Ничуть, — желчно ухмыльнулся Уикс. — Он сконфузится.
Вспоминая его наставления, она сразу избавилась от неуверенности. Теперь, в отличие от прошлого раза, ей предстояло быть не жертвой обмана, а соучастницей обманщиков. От этого ее захватил азарт работы в связке и утешительное ощущение безопасности. Доверенное ей поручение она выполнила и вернулась, приведя назначенную жертву. Даже раскаяние за свою вину перед Уинстоном казалось ей неуместным. Он ведь никогда прежде не знал счастья, никогда прежде не жил в согласии с окружающим миром; ни на одного человека никогда прежде не смотрел с уважением. И он знал, что это повлечет за собой пытки и тюремное заключение. В этом она никогда его не обманывала. Нет-нет: она исполняла его заветное желание.
О’Брайен сидел за столом, на котором высились стопки документов, держал в пальцах листок бумаги и внимательно читал. Под зеленым абажуром лампы, бьющей ему почти в глаза, черты его широкого, уродливого лица сделались гротескными. А еще при таком свете черная материя его комбинезона больше смахивала на какую-то шикарную капиталистическую ткань: атлас, тонкий шелк, креп-зефир… или какие там еще роскошества существовали в те недобрые времена, когда в мире еще водилась магия. Они вошли — а он даже не поднял головы. Одно это уже создавало впечатление завороженности, хотя трудно было сказать, кто такой при этом О’Брайен: чародей или зачарованный пленник.
Джулия думала, они вот-вот услышат его приветствие, и он шевельнулся, но лишь для того, чтобы подвинуть к себе речепис и торопливым стаккато продиктовать:
— Позиции первую запятая пятую запятая седьмую одобрить сквозь точка предложение по позиции шесть плюсплюс нелепость грани мыслепреступления точка не продолжать конструктивно до получения плюсовых цифр перевыполнения машиностроения точка конец записки.
После этого листок был отложен в сторону и О’Брайен с ледяным выражением лица встал из-за стола. Джулия вовремя сообразила, что он тянется к телекрану. Стукнув по кнопке выключения, он вернулся на свое место, а Джулия восхищенно пискнула.
Уинстон был поражен:
— Вы можете его выключить?!
— Да, — ответил О’Брайен. — Мы можем их выключать. Нам дано такое право.
Теперь он с непроницаемым выражением своего уродливого лица сверлил глазами Уинстона. А Уинстон прямо сиял. Дотронься до него О’Брайен, он, не ровен час, в обморок грохнется, думалось Джулии. Она и сама чувствовала мощную ауру О’Брайена, главенство, утверждаемое всей его статью. Следя за ним глазами, она с тревогой ждала, когда же он заговорит. Ей было известно, что от него можно и не дождаться внимания, но, когда он не смотрел в ее сторону, она чувствовала себя отверженной.
Теперь его лицо едва заметно переменилось. Это была даже не улыбка, а всего лишь отдаленная тень улыбки.
— Мне сказать или вы скажете? — начал он.
— Я скажу, — с благодарностью откликнулся Уинстон. — Он в самом деле выключен?
— Да, все выключено. Мы одни.
— Мы пришли сюда потому, что… — Голос Уинстона дрогнул; покосившись на Джулию, он продолжал: — Мы думаем, что существует заговор, какая-то тайная организация борется с партией, и вы в ней участвуете. Мы хотим в нее вступить и для нее работать. Мы враги партии. Мы не верим в принципы ангсоца. Мы мыслепреступники. Кроме того, мы развратники. Говорю это потому, что мы предаем себя вашей власти. Если хотите, чтобы мы сознались еще в каких-то преступлениях, мы готовы.
Это признание, как нетрудно было догадаться, он месяцами вынашивал в сердце, репетировал, будто поэзию. На отдельных словах — «мыслепреступники», «развратники» — в его голосе прорезáлась непокорная хрипотца. Джулия невольно поддалась панике, все волоски у нее на теле зашевелились. Одновременно на нее нахлынул испуг — она спиной почувствовала чье-то присутствие. И в самом деле: Мартин, слуга с застывшей физиономией, неслышно скользнул в комнату. В руках у него был поднос, а на нем — бокалы и наполненный какой-то темно-бордовой жидкостью графин.
— Мартин свой, — объяснил О’Брайен. — Мартин, несите сюда. Поставьте на круглый стол. Стульев хватает? В таком случае мы можем сесть и побеседовать с удобствами. Мартин, возьмите себе стул. У нас дело. На десять минут можете забыть, что вы слуга.
О’Брайен взял графин за горлышко и наполнил бокалы. Мартин засуетился, пододвигая стулья. Настрой встречи изменился: теперь собравшиеся походили на компанию веселых заговорщиков. Джулию поразило ощущение нереальности происходящего. Неужели О’Брайен и впрямь голдстейнист? Неужели Мартин — его сообщник? Зато Уинстон оказался в своей стихии. Когда все расселись, он смахивал на захваленного мальчонку-именинника.
Передавая бокалы, О’Брайен пояснил:
— Называется — вино. Вы, безусловно, читали о нем в книгах. Боюсь, что членам внешней партии оно нечасто достается. — Губы его тронула слабая улыбка, но тут же исчезла, когда он сказал: — Мне кажется, будет уместно начать с тоста. За нашего вождя — Эммануэля Голдстейна.
— Так, значит, есть такой человек — Голдстейн? — с жаром спросил Уинстон.
— Да, такой человек есть, — ответил О’Брайен, — и он жив. Где — я не знаю.
От этого подтверждения Джулия содрогнулась, но сразу поняла, что это не подтверждение даже, а всего лишь очередной элемент фантазий Уинстона. Она пригубила вино и тут же поспешила выпить его до дна, невзирая на слегка тошнотворный привкус. Этот напиток она пробовала всего один раз, с Гербером, и тогда сочла фантастически изысканным. А сейчас он отдавал только прокисшим соком.
Уинстон не унимался:
— И заговор, организация? Это в самом деле? Не выдумка полиции мыслей?
— Не выдумка, — ответил О’Брайен. — Мы называем ее Братством. Вы мало узнаете о Братстве, кроме того, что оно существует и вы в нем состоите. К этому я еще вернусь. — Он помолчал, словно растрогался от какого-то соображения, и взглянул на свои наручные часы. — Выключать телекран больше чем на полчаса даже членам внутренней партии не рекомендуется. Вам не стоило приходить вместе, и уйдете вы порознь. Вы, товарищ, — он впервые посмотрел на Джулию, — уйдете первой. В нашем распоряжении минут двадцать. Как вы понимаете, для начала я должен задать вам несколько вопросов.
